Легко быть поэтом и писать о том, что видишь. Сложнее из конкретного «сейчас» посмотреть в абстрактную глубину веков и увидеть там что-то неизменно актуальное. У тольяттинской поэтессы Валерии Мишиной это получается. Читаем и проникаемся.
Летучий голландец.
Сказки о призраках.
Сказки о кораблях.
Сказки о демонах, истинных и людских.
Он бы остался и жить, и бороздить моря,
Если бы
Ветер
Стих.
Если бы капитан
Верил любой примете.
Если бы посмотрел
В небо, покинув порт.
Он бы сказал:»Слишком спокоен ветер».
Он бы сказал:»Праведный шторм идет».
Буря была страшна.
Небо затмили тучи.
Ровная гладь воды стала грядой из гор.
Грома раскаты злы, истовы и могучи.
Дождь до мурашек стыл.
Гребень волны остер.
В месиве из воды, тины, шипящей пены
Судно. борясь за жизнь, исчезает в бездне.
Волны крепки, как крепостные стены.
Ужас морей не может вот так исчезнуть.
Корабль трещит по швам, хотя для побед построен,
Ноет корма и мостик без капитана.
Время, увы, не лечит его пробоин,
Трещина в мачте режет, как будто рана.
Мог он один выстоять против сотни.
Жил он разгульно, весело и грешно.
Дьявол семи морей в истинной преисподней.
Даже сильнейших губит морское дно.
Сгнивший от ила, воды и морских созданий,
Брошенный экипажем, крысами, капитаном,
Летучий Голландец терпит века страданий,
Летучий Голландец
Гибнет
В гробу
Песчаном.
Двуличие
струны дробит гусляр,
а тетиву охотник,
каждому не дано что-то еще постичь.
в час, когда менестрель
словом полнит кошель,
лучник стреляет дичь.
вот городской портной
в курсе нововведений,
носит шифон и шелк, ходит по-щегольски.
в час , когда есть заказ
платья на день рожденья,
трупные шьет мешки.
вот городской мясник
лучший из всех ,однако ,
толст ,безобразен ,глух, правда, сойдет и так.
в час, когда человек
кружится у прилавка,
душит хромых собак.
вот городской бедняк,
всем беднякам под стать,
носит обрывки штор, мелит белиберду.
в час, когда филантроп ,
мелочь готов отдать ,
с кладбищ крадет еду.
вот городской кузнец
статен ,плечист и ловок ,
может забить быка кончиком от стрелы.
в час, когда старый друг
просит набить подковок ,
делает кандалы.
вот городской палач.
взгляд неприлично сонный,
ходит, как нищий раб,
без сюртука и шпор.
в час, когда смерть свою
видит приговоренный,
точит стальной топор.
Оппозиция
мы — есть восставшие,
мы — оппозиция,
каждый отдать свою душу готов.
сильные духом,
уставшие лицами
славные дети родных берегов.
память волочит
счастливое «давнее»,
взгляд утомился смотреть на «сейчас».
через века
за закрытыми ставнями
сложат легенды, увы, не про нас.
Против мечей
с топорами и вилами
шли мы вперед, не страшась умереть ,
в рваной броне ,
и с неравными силами.
лучше борьба, чем покорная смерть .
наши усилия тщетны, у лука
не тетива, бесполезная нить.
ни дуновенья,
ни жалкого звука,
нам ни за что уже не победить.
девять осталось,
из тысячи девять.
на площади главной стоим чередой.
мы знали, но все ж не отважились верить .
они нас вели ,как овец на убой .
праведный гнев у служителей бога,
с балкона кричат:»каждый здесь еретик».
ужас в глазах,
а на сердце тревога.
сам папа выходит на праведный крик.
он начал молится
за жалкие души,
за каждого равно и сразу за всех.
никто не решался
молитвы нарушить.
«лишь в пламени адском искупится грех».
можете жечь, жечь нас!
мы встретим погибель!
нам ничего уже не потерять!
мы испаримся из этого мира,
чтобы вернутся опять…
Гроза
помню, как мы бежали вдвоем. до кашля.
помню, как ветер вился, ломая ноги.
мы забежали в дом, на глаза попавший,
в дом, что давно ничей. на краю дороги.
сестра закрывает волосы одеялом,
просит задвинуть шторы, закрыть окно.
в старом, прогнившем домике обветшалом
ставни трещат по швам, большего не дано.
тушит свечу сквозняк,
гром раздирает уши,
молния режет глаз,
ночь превращая в день,
дождь барабанит дробь.
крики сестренки глушит —
это идет Перун,
гонит домой людей.
дома сейчас тепло, окна закрыты плотно,
шторы спасут от бед — вспышки не разглядишь,
только вот здесь не дом, пахнет грозой и потом,
а в уголке, где тень, тихо скребется мышь.
я не боюсь грозы, просто немного… страшно,
молния правит бал, рвет перепонки ветер.
молча ползу к сестре , может, она и старше,
в каждый момент грозы я за нее в ответе.
Море
море-чудовище, с пастью размер-столетья,
гонит светило в бездну своей гортани.
волны нас встретили, воздух пронзая плетью,
волны нас встретили, в лед превращая пламя.
воронье гнездо уничтожил в объятьях ветер,
парус в порыве страсти смела пучина.
мы оборванцы морей, Посейдона дети.
видит себя мальчишкой сейчас мужчина.
порох смела вода ,пробираясь в трюмы,
бочки с вином на дне по веленью шторма.
вот у штурвала стоит капитан угрюмый,
точнее где был штурвал, он теперь оторван.
все, что могло помочь нам в сраженье с бурей,
все уносимо ветром под крики чаек,
наши обломки брига к родному порту
никогда не причалят…
Волшебный лес
сколько тайн хранит волшебный лес,
сколько сказки в каждой жилке чащи,
между хрупких кустиков-завес
и деревьев, гордо в даль смотрящих,
я бреду сквозь розовый туман,
что пантерой трется о колени ,
забывая все столицы стран
и число прошедших дней рождений.
не считая тОрты и тортЫ,
я ношу за пазухой страницы,
чтобы помнить :»мне же это снится,
это тень моей же пустоты.»
прохожу сквозь сотни измерений,
жгу границы, не неся даров.
чтоб пройти дороги поколений,
мне не хватит тысячи подков.
может ,где-то за седым холмом
мой прекрасный мир раскинул длани,
где для каждого всегда найдется дом
и где замок стены к небу тянет.
мир где добрых маленьких принцесс
просто так не заточают в башни.
мир, в котором миллион чудес
и в котором каждый кот домашний.
мир, где есть мосты через моря,
мир, где я лечу, не разбиваясь,
а потом рутинно просыпаюсь.
зря…